Неточные совпадения
Тревожился поминутно капитан, тревожился и
дед, и не раз, конечно, назвал лоцмана
за неявку «каторжным». Он побежал в двадцатый раз вниз. Вдруг капитан
послал поспешно
за ним.
Девочка прильнула к матери и ни
за что не хотела
идти на руки к седому настоящему
деду; она несколько раз пристально и недоверчиво заглянула в глаза матери, точно подозревая какую-то измену.
Дед сопровождал Александра в Тильзит и
пошел бы дальше всех, но рано потерял карьеру
за дружбу с Сперанским.
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения! Приехал дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную! Не миновать, милый друг, и на Волгу
за рыбой
посылать, а рыбка-то кусается!
Дед — он пожрать любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
Глядь — в самом деле простая масть. Что
за дьявольщина! Пришлось в другой раз быть дурнем, и чертаньё
пошло снова драть горло: «Дурень, дурень!» — так, что стол дрожал и карты прыгали по столу.
Дед разгорячился; сдал в последний раз. Опять
идет ладно. Ведьма опять пятерик;
дед покрыл и набрал из колоды полную руку козырей.
Мне кажется, что в доме на Полевой улице
дед жил не более года — от весны до весны, но и
за это время дом приобрел шумную
славу; почти каждое воскресенье к нашим воротам сбегались мальчишки, радостно оповещая улицу...
Дед с матерью
шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла.
За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой, как
дед; светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я
шел с бабушкой и маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала...
По праздникам он целые дни зорко следил
за мною и не однажды ловил меня на запрещенном — на сношениях с барчуками; ловил и
шел ябедничать к
деду.
—
Пойдем чай пить, — сказал
дед, взяв меня
за плечо. — Видно, — судьба тебе со мной жить: так и станешь ты об меня чиркать, как спичка о кирпич!
—
За костоправкой я
послал, — ты потерпи! — сказал
дед, присаживаясь к ней на постель. — Изведут нас с тобою, мать; раньше сроку изведут!
Светлые и темные воспоминания одинаково его терзали; ему вдруг пришло в голову, что на днях она при нем и при Эрнесте села
за фортепьяно и спела: «Старый муж, грозный муж!» Он вспомнил выражение ее лица, странный блеск глаз и краску на щеках, — и он поднялся со стула, он хотел
пойти, сказать им: «Вы со мной напрасно пошутили; прадед мой мужиков
за ребра вешал, а
дед мой сам был мужик», — да убить их обоих.
Известно было только, что
дед его был однажды послан светлейшим князем Потемкиным
за две тысячи верст
за свежею севрюжиной, исполнил это поручение с честью и с тех пор бойко
пошел в ход.
Бабушка поклонилась могиле до земли, всхлипнула, взвыла и
пошла, а
за нею —
дед, скрыв глаза под козырьком фуражки, одергивая потертый сюртук.
Я бросился к бабушке, она отнеслась к моему поступку одобрительно, уговорила
деда сходить в ремесленную управу
за паспортом для меня, а сама
пошла со мною на пароход.
— А ты этого не замечай себе, Илюша! — посоветовал
дед, беспокойно мигая глазами. — Ты так гляди, будто не твоё дело. Неправду разбирать — богу принадлежит, не нам! Мы не можем. А он всему меру знает!.. Я вот, видишь, жил-жил, глядел-глядел, — столько неправды видел — сосчитать невозможно! А правды не видал!.. Восьмой десяток мне
пошёл однако… И не может того быть, чтобы
за такое большое время не было правды около меня на земле-то… А я не видал… не знаю её!..
Деда, любившего жить пышно, это очень обрадовало, но бабушка, к удивлению многих, приняла новое богатство, как Поликрат свой возвращенный морем перстень. Она как бы испугалась этого счастья и прямо сказала, что это одним людям сверх меры. Она имела предчувствие, что
за слепым счастием
пойдут беды.
— Итак, я должен оставаться хладнокровным свидетелем ужасных бедствий, которые грозят нашему отечеству; должен жить спокойно в то время, когда кровь всех русских будет литься не
за славу, не
за величие, но
за существование нашей родины; когда, может быть, отец станет сражаться рядом с своим сыном и
дед умирать подле своего внука.
Минут через пять березовая роща осталась у них назади; коляска своротила с большой дороги на проселочную, которая
шла посреди полей, засеянных хлебом; справа и слева мелькали небольшие лесочки и отдельные группы деревьев; вдали чернелась густая дубовая роща, из-за которой подымались высокие деревянные хоромы, построенные еще
дедом Полины, храбрым секунд-майором Лидиным, убитым при штурме Измаила.
Как у нас-то козел
Что
за умный был:
Сам и по воду ходил,
Сам и кашу варил —
Деда с бабкой кормил.
Как
пошел наш козел,
Он во темный лес,
Как навстречу козлу
Да семь волков:
Как один-то волк,
Он голодный был,
Он три года ходил,
Все козлятинки просил.
— Видишь ты: думал я, что быть мне колдуном, — очень душа моя тянулась к этому. У меня и
дед с материной стороны колдун был и дядя отцов — тоже. Дядя этот — в нашей стороне — знаменитейший ведун и знахарь, пчеляк тоже редкий, — по всей губернии его
слава известна, его даже и татаре, и черемисы, чуваши — все признают. Ему уж далеко
за сто лет, а он годов семь тому назад взял девку, сироту-татарку, — дети
пошли. Жениться ему нельзя уж — трижды венчался.
— Дай досказать… Помни, мимо млина не
идите, лучше попод горой пройти — на млине работники рано встают. Возле панских прясел человек будет держать четырех лошадей. Так двух Бузыга возьмет в повод, а на одну ты садись и езжай
за ним до Крешева. Ты слушай, что тебе Бузыга будет говорить. Ничего не бойся.
Пойдешь назад, — если тебя спросят, куда ходил? — говори: ходили с
дедом в казенный лес лыки драть… Ты только не бойся, Василь…
Тогда
дед и Лёнька быстро
пошли за ним.
— А еще славят, что всю старину как собаку съел! — вскликнул Чапурин. — Слушай, что деды-прадеды наши говаривали: перву пить — здраву быть, другую пить — ум веселить, утроить — ум устроить, четвертую пить — неискусну быть, пятую пить — пьяным быть, чара шестая —
пойдет мысль иная, седьмую пить — безумну быть, к осьмой приплести — рук не отвести,
за девяту приняться — с места не подняться, а выпить чарок с десять — так тут тебя и взбесит.
— Сто
дедов помри у тебя, будь ты не то что вольный казак, будь ты принцем каким, царем, королем, и тогда
за тебя не
пойду, — сказала Фленушка. — Не видать тебе, Петр Степаныч, меня, как ушей своих.
На этом свете они уже не люди, а звери, и по мнению
деда, моего возницы, и на том свете им будет худо:
пойдут за грехи в ад.
Бек Израил первый встал и ушел с пира; через пять минут мы услышали ржание коней и он с десятком молодых джигитов умчался из аула в свое поместье, лежавшее недалеко в горах.
Дед Магомет, взволнованный, но старавшийся не показывать своего волнения перед гостями,
пошел на половину Бэллы. Я, Юлико и девушки — подруг невесты последовали
за ним.
— Юлико, — насколько возможно спокойно проговорила я, — когда умирала
деда, она не боялась смерти. Она видела ангелов, пришедших
за нею, и дивный престол Господа… Около престола стояли ликующие серафимы, и
деда пошла к ним с охотой, она не плакала… Темный ангел пришел к ней так тихо, что никто его не заметил…
— Я в деревню хочу… — продолжал внук, всхлипывая и дрожа всем телом. —
Дед, поедем в деревню к мамке; поедем,
дед, милый, бог тебе
за это
пошлет царство небесное…